– Помощь? Да ты шутник. Я скорее сдохну, чем стану тебе помогать. Можешь сразу начать вырывать мне ногти. – «А вот это уже фальшь. Даже самые стойкие могут заговорить под пыткой, а я не из таких. Единственная надежда – попробовать заговорить этого Устранителя и попытаться бежать еще раз». Тео вспомнил о телефоне Поппи. Может, сделать вид, что он поддается, а потом изловчиться и послать ей сигнал? А дальше-то что? Она примчится сюда со своей школьной подружкой? Он уже подвел двух своих лучших друзей, незачем подставлять еще и Поппи.

– Стало быть, ты ведешь двойную игру, – сказал он. – Нашел клиента, который заплатит за что-то, известное только мне, больше Чемерицы.

– Я сожалею, что до этого дошло, Тео. Моя вина перед тобой и твоими родными и без того велика, но что поделаешь – иначе нельзя.

– Вина? Эльфы не знают, что такое чувство вины, и совести у них нет. В жизни не видывал таких эгоистов. Даже Гитлер не уничтожил бы целый мир, чтобы сохранить власть, как собирается сделать ваш Чемерица.

– Думаю, что уничтожил бы, будь у него такая возможность. В любом случае твое обвинение направлено не по адресу. Я ведь не настоящий эльф.

– А кто же? Что ты монстр, понятно и так.

– Монстр я или нет, вопрос спорный, но этому миру я принадлежу еще меньше, чем ты.

Ужас прошел, уступив место вязкой тяжести.

– Ну и хрен с тобой. Плевать мне на твои проблемы и твои загадки.

– Я надеялся, что все пройдет не так скверно, – после долгого молчания сказал голос. – Возможно, я неверно это себе представлял. Предвкушая этот день, я был уверен, что мы сумеем договориться, ведь у нас так много общего.

– Общего? Ха-ха! Ты же тварь последняя, наемник, предавший даже ублюдков, которые тебе платят!

– Возможно, и так, Тео, – но ближе меня у тебя никого нет. Я, можно сказать, твой родственник, потому и надеялся, что мы сможем поговорить вежливо.

– Чего? Что ты такое городишь?

Устранитель откашлялся со звуком, похожим на шорох старых газет по мостовой.

– Меня зовут... звали когда-то... Эйемон Дауд.

36

ПОДМЕНЫШИ

– Ложь! Ты умер! То есть не ты, а Эйемон Дауд.

– И да, и нет. – Сидящий в тени шевельнулся, издав нечто среднее между шелестом и чмоканьем. – Поверь мне, Тео я совсем не так все себе воображал. Наша первая встреча представлялась мне более... родственной, что ли. Если я прикажу мандраку тебя отпустить, ты обещаешь, что не станешь пытаться бежать, пока меня не выслушаешь? Тебе это все равно не удастся – ты же видел, какие быстрые и сильные у меня слуги.

Тео не понимал, зачем Устранитель делает ему такое предложение. Жизнь в Эльфландии, конечно, странная, но ведь не настолько же? С другой стороны, выиграть время всегда полезно.

– Ладно. Скажи, пусть не ломает мне ребра. Я буду вести себя смирно.

Мандрак, повинуясь некоему безмолвному приказу, поставил его на пол и отошел к своему близнецу.

– Теперь слушай: кем бы ты ни был, Эйемоном Даудом ты никак быть не можешь. Во-первых, все здешние говорят, что Устранитель очень-очень стар – никто не помнит времени, когда его еще не было.

– Он и был очень стар, пока я не занял его место. Я часто думаю: может быть, Устранитель, которого вытеснил я, в свое время тоже сменил кого-то? Возможно, Устранитель – скорее титул, чем имя, и каждый, кто его носит, когда-нибудь уступает более молодому преемнику? – Сухой смешок донесся до Тео ниоткуда и отовсюду. – Если так, то это весьма сомнительный приз, можешь мне поверить.

– Валяй, рассказывай дальше – но слушать я буду только в том случае, если ты отпустишь моего друга.

– Феришера? Для меня он интереса не представляет, и я определенно не хочу ему зла. Зато в мои интересы входит, чтобы ты сидел здесь без лишних движений,, поэтому пусть себе мирно поспит на полу.

– Почему ты не показываешься? Я не хочу говорить в пространство.

– Не бери на себя слишком много, Тео. Ты не в том положении, чтобы диктовать мне, хотя я и питаю к тебе родственные, так сказать, чувства. Я уже говорил, что стыжусь своей внешности. Выходя в город, я делаю себя несколько более приемлемым, надеваю длинное пальто, шляпу и выбираю темные улицы и черные лестницы. Но это требует большого расхода энергии, а я устал. Трудная выдалась неделя. – Устранитель снова зашуршал. – Впрочем, вряд ли тебя можно упрекать за то, что ты сомневаешься в моих словах.

– Если хочешь, чтобы я поверил, докажи мне. Скажи что-нибудь, что мог знать только Эйемон Дауд.

– В этом-то вся и закавыка, как говорили в одном старом радиоспектакле. Что я такое могу сказать? Я ведь не навещал тебя в детстве, не делал тебе подарков и не говорил ничего такого, что мы могли бы вспомнить сейчас. Если я процитирую тебе выдержки из моей книги, это мало что докажет – ведь ее, кроме тебя, держали в руках и другие, в том числе и твой друг феришер, кажется. Какое еще доказательство тебе предъявить? Перечислить ваших президентов от Вашингтона до Никсона? Дальше я никого не знаю – после начала семидесятых у меня в истории Соединенных Штатов образовался пробел, что понятно, если учесть, где я был. Или будем придерживаться моей биографии? Хочешь, я перескажу тебе письмо, которое послал твоей матери, – вернее, женщине, которую ты считал таковой? Скоро ты услышишь, за что я просил у нее прощения, хочется тебе того или нет...

Тео не хотел, чтобы это оказалось правдой.

– Но ты... но Эйемон Дауд умер. Я читал его некролог.

– Ты читал то, что написали, когда обнаружили тело Эйемона Дауда. Эта моя физическая оболочка теперь определенно превратилась в прах. Будь она по-прежнему при мне, пусть даже дряхлая и немощная, разве стал бы я вести такой образ жизни? Прятаться во мраке, один-одинешенек, как паук, такой страшный, что даже дети троллей и гоблинов с криками разбегаются от меня? – В его голосе впервые послышалась искренняя жгучая боль.

«Хотя он, возможно, просто хороший актер, – подумал Тео. – Они ловкачи, эти эльфы. Этот скорее всего хочет выманить у меня информацию, если я действительно знаю нечто важное».

– Ладно. Давай дальше.

– Мою книгу ты, полагаю, прочел, поэтому я не стану задерживаться на первой половине своей истории. Я прибыл сюда, в Новый Эревон, и привязался к этому городу. Я кое-как приспособился к здешней жизни, и все шло хорошо. Как у многих других смертных, нашедших дорогу в Эльфландию и не пожелавших возвращаться назад. Я даже влюбился – вижу, тебе уже кое-что известно об этом. Ты, наверное, наслушался сплетен, а то и пропаганды, которую распространяет ее семейка, клан Примулы? Ибо я полюбил именно ее, Эрефину Примулу, дочь этого знатного дома.

– Мне говорили, что ты... похитил ее. – Какая разница, правда это или нет: главное, чтобы невидимка продолжал говорить, пока Тео не придумает, как ему освободиться. Даже если в Устранителе действительно сохранилось что-то от Эйемона Дауда, он фактически сознался, что работает на Чемерицу. Первоначальная убежденность Тео в том, что Устранитель лжет, теперь значительно ослабела.

– Ах, вот, значит, как? Похитил? Ну что ж, в каком-то смысле они правы. Но я пока еще не готов перейти к этой части своего рассказа. Наберись терпения, Тео, и эта мрачная, запутанная история развернется перед тобой во всей полноте.

– Хорошо. – Тео взглянул на Кумбера. Лицо феришера под пленкой виднелось нечетко, но грудь поднималась и опускалась с прежней равномерностью. Он, видимо, вообще не проснется, пока этот пузырь остается на нем. А чтобы его снять, нужен, вероятно, какой-нибудь колдовской фокус. От шустрых мандраков и одному-то дай бог сбежать, где уж там тащить на себе Кумбера.

– Я встретил ее в доме Терциуса Левкоя. Поначалу она видела во мне только забавного уродца, но я не менее терпеливо, чем любой эльф, дожидался, чтобы она... – Устранитель издал сдавленный звук, выражающий то ли гнев, то ли горе. – Нет. Бесполезно рассказывать о моих чувствах к Эрефине и о времени, которое мы провели вместе. Если ты был влюблен, то сам все знаешь, если нет, то сочтешь меня безумным, и никакие слова тут не помогут. Когда ее семья обратилась со своей челобитной в парламент – а Примулы входили в Семь Семей, правивших Новым Эревоном, – моей жизни пришел конец. Убив меня тогда, они бы оказали мне услугу – да и себе тоже, как показывают дальнейшие события. – В голосе Устранителя появился лед, от которого Тео покрылся мурашками. – Но вместо этого меня просто изгнали из Эдема, изгнали обратно в мир смертных, одинокого и несчастного... нет, не просто несчастного – обезумевшего от горя.